Давид Шония, режиссёр и сценарист скоро выходящего короткометражного фильма «Проситель», и его ассоциированный продюсер Алексей Лялин, любезно согласились поговорить с нами о своём проекте – и не только. Наши гости затронули проблемы короткого метра в России, дали советы, что делать начинающим творцам, а также рассказали о своём отношении к Джиму Джармушу, Кристоферу Нолану и о поисках художника в произведении.
Алексей Лялин: Надо, наверное, начать с предыстории нашего знакомства. Диана (тоже режиссёр, работает на телевидении), наша общая знакомая, свела меня с Давидом, чтобы я ему помог – проконсультировал в его работе. Я прочитал сценарий, посмотрел тизер – и мне очень понравился материал. Мы встретились с Давидом, и он рассказал, как обстоят дела с проектом.
– То есть, проект уже находился какое-то время в разработке, когда вы присоединились?
А. Л.: Да, я присоединился уже на стадии постпродакшена – монтажа, цветокоррекции. Этот процесс сейчас идёт.
– А можете пояснить, что такое «ассоциированный продюсер»?
А. Л.: Ассоциированный продюсер – человек, который выступает как представитель или консультант продюсера. Но в большей степени это звание в полнометражном кино доверяют очень опытному в делах кинопроизводства человеку. Или просто тому, кто вносит весомый творческий или финансовый вклад в проект.
– Давид, расскажите, о чём ваш фильм.
Давид Шония: Это заявка на полный метр. Мы сняли кусочек из полного метра. Есть в Грузии люди, которых называют просители. Это то же, что целители, шаманы в российской глубинке. И наш сценарий основан на реальной истории одного из просителей. Действие разворачивается в 80-х, а фильм повествует о том, как, идя против системы, государства и церкви, вопреки всему, человек всё равно занимается целительством. В то время это запрещалось, просителей считали самозванцами, аферистами, у них была нехорошая репутация. Тем не менее, на них спрос был, и очень большой.
По сюжету, проситель проводит ритуал в доме с больным ребёнком. Его тётя приводит священника, чтобы он выгнал этого человека. Она считает, что проситель обманывает всю семью, а ребёнок из-за этого страдает, потому что его не ведут к врачу. Священник говорит просителю, чтобы он уезжал, оставил семью в покое. Тот готов уехать, но спрашивает, готов ли кто-то взять на себя ответственность за то, что будет происходить с этим ребёнком дальше.
Весь короткий метр мы посвятили тому, что все участники этой маленькой истории всё время кого-то в чём-то обвиняют. У нас нет ни протагониста, ни антагониста – все герои и положительные, и отрицательные. Можно понять позицию каждого. Другое дело, что всё выходит из под контроля. Когда герои совершают определённый выбор, обязательно страдает дорогой им человек. И мне было интересно показать, что, прежде чем искать виновников, мы должны всё-таки посмотреть на себя.
Фильм получился очень аутентичным. Я думал, это будет история для малой аудитории, был к этому готов. Но после написания расширенного синопсиса и сценария короткого метра и тем более съёмок, мы поняли, что это история про всех. Мы попытались раскрыть, что такое обманутый человек и что такое настоящая вера, что с человеком происходит, когда он искренне, несмотря ни на что, во что-то верит. Как оказалось, это тема совсем не для узкой аудитории.
С технической стороны мы сняли фильм от лица духа. Нам очень важно, чтобы зритель ощущал не присутствие чего-то, а присутствие себя через кого-то. Это не просто блуждающая камера. Камера такой же персонаж, как и другие. Но только избранные ощущают присутствие духа. И у актёров стояла задача сыграть эти ощущения. Каждую сцену мы снимали одним дублем, повторяли это 4-5 раз с разной подачи. В итоге у нас нет ни одной «восьмёрки» (правило 180 градусов, – прим. ред.) и нет привычного метода повествования. Когда мы поняли, что снимаем от лица духа, у нас родился свой метод повествования. Ничего подобного я до этого не видел. Всё так срослось, что само напрашивалось на эксперимент.
– С ваших слов фильм не встаёт ни на чью сторону. Но если он происходит от лица духа, не значит ли это, что он всё-таки немного на стороне просителя, на более «мистической» стороне?
Д. Ш.: Нет. У просителей не самая лёгкая судьба, потому что они никогда не знают, что от них требуется. Как они говорят, их очень часто наказывают. Об этом говорится в буддизме и других религиях. Не будем давать этой силе название, но она не видит правды или лжи, белого или чёрного, не разделяет этих понятий. Для неё их нет, есть только понятия на другом уровне. И как раз повествование от лица духа получается наиболее нейтральным.
Эта сила влияет на историю, но только с подачи выбора человека. Человек делает выбор – а она усиливает его. Хочешь, например, поджечь комнату, и эта сила поджигает весь дом, усиливает намерения. Источник всего, что происходит с человеком – всё-таки сам человек, а дух является стимулятором. Такой вот тандем.
– Насколько этот короткометражный фильм, учитывая то, что он часть полного метра, является законченным произведением?
Д. Ш.: Этот эпизод сам по себе завершённый. У нас весь фильм состоит из подобных историй. Я считаю, что если вырезать любую сцену, у неё должны быть начало, середина и конец. Начало «Просителя» – на самом деле пятнадцатая минута полного метра. Там мы уже понимаем, что за кем-то наблюдаем, потому что нас видит священник. Он замечает что-то такое, чего никогда не видел. Он ловит камеру, смотрит в кадр.
Мы очень подробно работали над тем, чтобы вызвать у зрителя нужные ощущения. Как вызвать страх или милость – это понятно. Но у нас была задача вызвать некий дискомфорт, чтобы он был неявным, но зритель что-то ощущал, задумался над тем, что происходит. Я не знаю, удалось ли нам, но мы очень старались.
– Из тизера видно, что у вас очень колоритные актёры… Можем о них поговорить?
Д. Ш.: Главного героя играет Зураб Миминошвили, он грузин, окончил ГИТИС в Москве. Снимался в сериале «Дружба народов», работает актёром и сейчас. Он мой очень хороший друг. Съёмки проходили мы в Грузии, в моей родной деревне Ткаиа, потому повезли его туда. А остальные все – местные. У меня было только три профессиональных актёра, и двое из них играют в местном театре – актёр, сыгравший священника и женщина, исполнившая роль тёти.
Местный театр, чтобы вы понимали, это первый этаж девятиэтажки, где просто собираются люди по интересам. Можно сказать, это не совсем театр, а тусовка под названием «театр», потому что настоящий театр у них реставрируют, а они там пока занимаются. Это очень трогательно, потому что, не имея возможностей, не важно где, не важно как, они всё равно хотят это делать.
– А с ними работа как-то отличалась?
Д. Ш.: Думаю, у них нет актёрского образования. Их никто не учил. У них своё понимание, как и что должно быть. Я бы не сказал, что с ними было легко, но они быстро вникли. И нашёл я их чисто случайно. Если бы я тратил на них больше времени, может, мы не успели бы снять вовремя. Но так как они быстро схватывали, это было удачей.
У меня одиннадцать персонажей, и все получились очень разными. Кроме трёх профессионалов, остальных сыграли либо мои соседи, либо родственники… Что интересно – деревенские постоянно хотят узнать что-то новое и готовы ради этого ко всему. Для них съёмки были уникальным опытом, который они больше нигде не получат. Они искренне хотели пожить в этом, понять, что это такое – создание кино. Даже несмотря на то, что процесс был изнурительным. Надеюсь, что не разочарую их финальным монтажом.
– Если получится снять полный метр, продолжите с теми же актёрами или будете переснимать?
Д. Ш.: Этот фрагмент, конечно, переснимем, потому что я хочу другую локацию. Но главных трёх актёров возьму тех же, однозначно.
– Куда дальше пойдёт короткометражный фильм?
А. Л.: Мы с Давидом планируем российский и международный фестивальный прокат. Планируем премьеру в московском кинотеатре «Иллюзион» – предварительная договорённость с ним уже есть. Приятно также, что журнал «Люмьер» нас поддержал. Планируем выложить информацию на «Кинопоиске». Будем точечно подходить к работе.
– Каков «рынок» короткометражных фильмов в России? Есть ли у короткого метра в нашей стране публика, бюджетирование – или это больше делается с целями продвижения?
А. Л.: Я не могу назвать наш короткометражный «рынок» рынком в прямом смысле. Есть несколько компаний, которые на коммерческих условиях продвигают фильмы на фестивали – в мире их больше шести тысяч. Фильм должен быть с максимальным охватом своей темы, концептуальности, жанра, чтобы завлечь аудиторию. Потому что на фестивалях есть не только конкурсные программы, но и простые показы, где люди приходят и смотрят какой-нибудь шорт-лист.
Конечно, людям интересно короткометражное кино, но до них его нужно доносить. У нас, как правило, такое кино является имиджевой составляющей для тех людей, которые его делают, чтобы показать, как в нашем случае, пилот полного метра. Часто бывает, что российские продюсеры и режиссёры, работая с этим форматом, пытаются спекулировать на различных темах. Я думаю, это неправильно, потому что кино должно исследовать мир, человеческую натуру. Но многие пытаются сделать короткометражные фильмы специально под максимальное количество фестивалей. Как говорил Сергей Михайлович Сельянов, «кино – это энергия», и если вы изначально мухлюете, у вас точно ничего не получится.
Подводя итог – зритель есть, рынка, в общем, нет.
Д. Ш.: Бюджета нет.
А. Л.: Да. Чтобы развивать короткий метр, нужно делать премию. В «Золотом орле» недавно появилась номинация «Лучший короткометражный фильм», и её первый обладатель – Кирилл Плетнёв с фильмом «Мама». Но я считаю, что должна быть отдельная премия, нацеленная на короткометражное кино. Её победители должны получать право снимать свой короткий метр в составе альманаха. Должно быть несколько победителей, и всё это должно спонсироваться, продвигаться, отправляться на фестивали, показываться на телевидении. Хотя бы на канале «Культура». Но этого же нет. Одно время короткометражки показывала «Пятница».
Должна быть реальная производительность. Если её нет – нужно создавать. Даже Никита Сергеевич, нельзя не упомянуть его всуе, говорил о том, что нужна премия. Я послал письмо с этой идеей в Министерство культуры, и они одобрили. Однако я пока не нашёл партнёров.
Я считаю, что у молодых кинематографистов всё начинается с короткометражного кино. И каждому нужно сделать две или три картины. (В данный момент у меня уже две, и «Проситель» будет третьим проектом.) Потому что в кино ты каждый раз входишь по-новому, каждый раз это проживаешь, что-то тебе даётся легче, что-то ты узнаёшь вновь. Это гамма чувств, энергия, одним словом.
– Допустим, читатель сейчас задумался: «Эх, я бы так хотел когда-нибудь снять своё короткометражное кино, но всё так сложно». С чего ему начать?
Д. Ш.: Копить деньги! Потому что когда я задумал фильм, я не знал, что сниму из него короткий метр, я всё-таки хотел снять полный. Но у короткого метра две положительные стороны: он сравнительно дешёвый, и ты можешь проверять там свои идеи, наброски, что угодно. Все ошибки, которые ты сделаешь на коротком метре, ты попытаешься не допустить на полном. Я считаю это идеальным вариантом для начинающего режиссёра – снять что-то маленькое.
А. Л.: Я часто сталкиваюсь с тем, что люди торопятся со сценарием. Идеи плохо прорабатываются или лишены злободневности. Многим кажется, что они делают актуальное кино, но на деле это не так. Люди этого не понимают. Не понимают и того, что если ты вкладываешься в фильм, то вкладываться нужно не только в производство. Нужно вкладывать деньги в прокат, платить агенту, чтобы он занимался продвижением, контролировать его работу.
Важно копить разными способами. И в России важно заниматься каким-то бизнесом, чтобы затем делать кино. Нужно иметь стабильный доход. Либо знать, кому предложить свой проект или где достать на него деньги. Когда ты придумываешь фильм, ты уже должен понимать, где возьмёшь на него деньги. Иначе это бесперспективное мероприятие.
Д. Ш.: Я прочитал много проектов, и мне было любопытно, как люди вообще находят на них деньги, как это работает. И находят ли? Можно ли найти на свой короткий метр единомышленников, как это сделать? И я понял: это всегда зависит от конкретного человека.
Вот есть режиссёр Юрий Сысоев, у него несколько короткометражек на YouTube, один из них называется «Спринт». Он, я практически убеждён, ни копейки из своего кармана не платил за этот фильм, потому что в титрах указано очень много спонсоров.
Надо учитывать, что когда тебя кто-то финансирует, у него должна быть своя выгода. То есть, если ты снимаешь короткий метр и просишь денег у какого-нибудь спортивного клуба, это должно отражаться в теме фильма. Если ты берёшь деньги у других, не сделав себе имя, но при этом не хочешь тратить свои деньги и зарабатывать, чтобы снять короткий метр, тогда будь готов к тому, что тебя будут эксплуатировать, что в твоей работе будут всё время что-то менять. Потому что если я плачу тебе деньги, мне нужно, чтобы ты пропихнул, грубо говоря, мои идеалы. И ты это сделаешь, потому что я купил время в твоём фильме.
С другой стороны, если ты думаешь: «Нет, я не хочу, чтобы моим фильмом спекулировали, манипулировали мной, продвигали свои идеи. Я накоплю сам», то здесь тоже проблема, потому что накопить денег – недостаточно. Дело не в том, что твои идеи могут быть плохими, а в спешке или, наоборот, неуверенности.
Вопрос нужно ставить так: «На что ты готов?». Я себе задавал этот вопрос. Я ответил, что готов на всё, чтобы снять этот фильм. Этот проект – всё, что у меня осталось… Я ушёл с работы, у меня нет личной жизни. И несмотря ни на что, я всё-таки его снял. И я работал сам, ни рубля принципиально не просил ни у кого, хотя предлагали. Я отказывался, потому что должен был пройти этот путь сам. Это важно, потому что если ты говоришь, что ты художник, ты должен нести свой крест.
А. Л.: Я смотрел много короткометражных фильмов и не всегда понимаю, что люди несут своим кино. Это такое модное течение или эти люди завуалировали в этом какой-то смысл? Я должен думать, а я не могу думать, потому что там ничего нет. Просто пустота. Герои не развиваются, их не жаль. Это фильмы из разряда социальных, вроде «он поругался с девочкой, потом он пошёл туда-то, потом девочка оказалась беременной, но от другого, он переживал, мучился и искал, как ему быть, пошёл на вписку…».
– Что вижу, о том пою.
А. Л.: Да, фантазии на тему того, что их окружает в жизни. Но при этом это огромная пустота и беспробудная глупость, непонимание действительности, непонимание, к чему эти люди движутся. Я считаю, что кино должно заставлять размышлять над какими-то глобальными формами. После кино у вас должен хэппи-энд в жизни случиться. Лично у вас.
– А что вам понравилось из короткометражного или полнометражного кино, снятого в последнее время?
А. Л.: Меня глубоко поразил фильм, который я пересматривал три дня подряд. «Король чёртова острова» Мариуса Хольста. Потрясающее кино, пронзительное, глубокое, неповторимое, атмосферное, чувственное.
Д. Ш.: У меня выработался подход к просмотру фильмов. Понятно, что в них есть история, повествование. Но мне очень важно увидеть за этой историей художника. И когда я вижу лишь спекуляцию, для меня фильм неудавшийся. Из последнего мне понравился «Патерсон». Я считаю, что Джим Джармуш – человек вне времени. Он как Дэвид Линч – эти люди либо опережают время, либо идут с ним в ногу. Мне кажется, Джармуш этим фильмом попытался раскрыть простейшие моменты через сложные и глубокие подсознательные размышления. И этот подход очень импонирует.
У меня другой подход, у меня про внешние проявления. Мне важно погружать человека в историю всеми доступными методами. Всем, что у меня есть – камерой, звуком и так далее – я пытаюсь погружать зрителя в историю. А у него другой подход. Он говорит: «Если хочешь – погружайся, нет – до свидания». Но, опять же, там есть художник, человек, который стоит за фильмом. Это не продюсер, который жаждет собрать кассу, а художник, который хочет чем-то поделиться. Для меня это очень важно.
Молодым ребятам, которые будут это читать, нужно понять, что они хотят донести до зрителя. И не только до зрителя, а вообще до кого-либо. В первую очередь – для самого себя. Что ты исследуешь, пытаясь снять ту или иную картину? Я в своём коротком метре исследую поведение человека в ситуации, когда он ищет виноватых. А в конце он находит одного виноватого – себя. И вот как он с этим живёт – это я и пытался исследовать. В большом фильме, естественно, я обращусь и к другим моментам. Всем кажется, что кино – это некое развлечение. Оно, безусловно, развлечение, но…
А. Л.: Но через развлечение надо говорить о весомых, значимых темах. Не менее важна насмотренность.
Мне очень понравился «Дюнкерк». Я считаю, что это необычайно пронзительное кино о чудеснейшем спасении, о характере человека, его души. Кристофер Нолан – уникальный режиссёр. Это человек, который старается совместить бизнес-сторону с творческим началом. Это может кому-то нравиться или нет, но главное, что такое происходит и что есть такой творец.
«Голод» Стива МакКуина с Майклом Фассбендером – тоже очень крепкое кино не для всех. Хотя я не люблю ставить какие-то маркировки – это для всех, это не для всех. «Тёмный рыцарь» в какой-то степени тоже кино не для всех. Такие субстанции очень субъективны. Это экстраполируется на международные фестивали, которые делят – у нас программа военных фильмов, а у нас программа драматических фильмов, а тут будет программа про геев/лесбиянок. Я не про какое-то унижение говорю, меня именно деление сильно расстраивает.
Ещё понравился очень тёплый и трогательный «Однажды в Германии» Сэма Гарбарски. История про евреев, которые живут в гетто освобождённой, но американской территории. Очень милый фильм, сделанный с любовью. Картина «Ирис» Жалиля Леспера. В центре сюжета – невероятная девушка, у которой шикарная квартира, любящий муж-банкир, счёт в банке. Но она решает произвести некоторые манипуляции со своим супругом – но какие – это спойлер.
На самом деле, разные фильмы смотрю. Мне и «Тёмный рыцарь» нравится, и отчасти нравятся у Ридли Скотта «Чужой: Завет», «Исход: Цари и Боги»…
Нужно смотреть разные фильмы, чтобы вырабатывать свой стиль, свой почерк и свою дорогу в кино, которую ты хочешь пройти. Но надо, правда, ещё постараться её пройти.
