Кинематограф богат историческими фильмами, которые к реальной истории имеют весьма поверхностное отношение: «Троя», «Гладиатор», «Спасти рядового Райана», «Пёрл-Харбор». Экранизация одноимённой графической новеллы Фрэнка Миллера о кровопролитной битве спартанцев с персами при Фермопилах – не исключение. Зак Снайдер со знанием и вкусом визуализирует комикс, а не летописи и учебники истории.
Сражение, произошедшее в ходе греко-персидской войны, когда Персия проводила имперскую экспансию, изображено поразительно зрелищно. Очевидно, Снайдер серьёзно одержим иллюстрацией дикого противостояния трёхсот спартанцев против бесчисленной армии персов. И плевать Голливуд хотел, что на поле битвы греков было несколько тысяч, а не пара сотен. Для кино важен образ – триумф храбрости над превосходством деспотичного противника. Эпос «300 спартанцев» не об истории. Киноделы романтизируют идеалы.
Помимо героизма, как спартанцы намертво держат оборону во время натиска милитаристской цивилизации, в фильме Зака Снайдера очевидна агитпропагандистская мысль – антагонизм между будто бы демократическим Западом и варварским Востоком. Голливуд внушает зрителю отвращение к персам, а следовательно и к их потомкам – иранцам. Согласитесь, унизительно. Данный фильм – психологическая война против тонкого Востока. Но многие умалчивают, что в «демократической» Греции были рабы и жёсткая социальная раздробленность. В этом смысле греческое общество мало чем отличалось от персидского.
Как бы то ни было, любопытно другое. Можно легко поверить, что Снайдер сделал политический фильм неумышленно. Всё же речь идёт о режиссёре, который взялся за бестолковые картины «Бэтмен против Супермена» и «Запрещённый приём». Могут ли фильмы или любое другое искусство существовать отдельно от политики своего времени? Наоборот. Кино неустанно участвует в отражении и формировании общественно-политических настроений. Смею даже предположить, что потрясающие бойни с мускулистыми, бородатыми мужиками показывают борьбу двух идеологий: жёсткого, воинственного консерватизма и лицемерного, захватнического либерализма. В данном случае сюжет страшно условен. В конце концов, в снайдеровской ленте ярко выражена претензия на зрелищность. Именно этого в фильме сполна. Разве была претензия на историческую подлинность? «300 спартанцев» – эпично-романтический блокбастер с мифологией в основе, о которой, между прочим, зритель узнаёт из уст закадрового рассказчика и спартанского солдата Дилия. Неудивительно, что битва чуточку приукрашена, поэтому и персы – не люди, а чудовища.
Снайдеровская картина – в чистом виде пропаганда военного патриотизма, что крайне важно в любом мире, особенно сегодня. «300 спартанцев» – кино фундаментальное, мужское, прежде всего воспитывающее борьбу за сохранение народа, самосознания и достоинства; ненависть к рабству и извращённым ценностям, которые будто взяты с картин Босха. Царь Персии Ксеркс (Родриго Санторо) показан экстравагантно: высокий, лысый, презрительный, увешанный золотыми драгоценностями и цепями. Создатели уподобляют тирана богу. Герой больше похож на литую статую, чем на человека. Впрочем, о Ксерксе уместно выразиться словами персонажа балабановского «Брата 2»: «Слащавый он какой-то, подкрашенный весь, подпудренный, как баба…» Кто-то всерьёз задумывается о гомоэротическом тоне фильма лишь оттого, что спартанцы бегают голенькими, хлопают друг друга по плечу, обнимаются, а их тела поблескивают то ли от пота, то ли от воды, то ли от оливкового масла. Размышления о гомоэротическом характере ленты странны, потому что обнимаются мужики по-братски для поднятия общего боевого духа перед встречей с врагом, готовым унизить и смести любое инакомыслие.
Не требуется много времени, чтобы увидеть параллели с реальностью последних лет. Социально-политические отголоски в фильме выражены убедительно и сочно. У Ксеркса много рабов, но мало воинов. Напрашиваются слова Сталина, который говорил, что «колонии (они же – рабы) – ахиллесова пята империализма». А значит, перед нами критика колонизаторского, рабовладельческого мышления. «Колени мне преклонять трудно», – с издевкой заявляет самый крикливый царь Спарты Леонид (Джерард Батлер) тому, кто видит себя исключительным. Спартанцы представлены обществом с собственным пониманием свободы (читайте – демократии) – укладом жизни, которое отличается от персидского. Сдай свой народ, братьев и сестёр, откажись от национальных интересов и самобытности, не стой на ногах, а склони голову перед хозяином и получишь всё, в чём тебе отказывали – любое наслаждение, удовольствие и богатство. Таков лозунг Ксеркса, которым он вербует одного из спартанцев. Перефразируя слова нынешнего лидера России: «Им не нужны союзники. Им нужны вассалы».
Мир Ксеркса изображён сатанинским и тщеславным. Греха нет – есть животная нужда в сытой жизни, которую хвалится удовлетворить Ксеркс, даже не маскирующий свою абсолютную тиранию. Персы предлагают спартанцам превратиться в общество потребления – ориентирами сделать материализм, личное благосостояние. Противником такой модели бытия выступают спартанцы. Они отказываются от духовности или, скорее, религии, но верят в необходимость и святость Родины, видят смысл в долге защиты Отечества и понимают ценность национального единства. Для них даже смерть должна быть особой – в бою, укутавшись в багровые плащи. Только так спартанцы способны обрести трагическую свободу и покой. Для них материальные блага – фатальная обречённость.
«Наши стрелы закроют вам солнце!» – заявляет Ксеркс. «Значит, будем сражаться в тени!» – решительно отвечает ему Леонид. Быт персов изображён в вечных пиршествах, и они не жаждут ничего, кроме дикого сражения. Именно с диктатом разврата и насилия борется армия гордых спартанцев. А стрелы, закрывающие солнце над их головами – метафора надвигающегося мрака тирании, похоти, вседозволенности и алчности – «культура, которой персы хотят обогатить» народы Греции. При этом спартанцы показаны атеистами, не признающими никаких богов, и, отвергнув запреты жрецов, идут воевать в религиозный праздник.
Поражаешься силе кинематографической романтики. «Спартанцы никогда не отступают!» – кричит Леонид, а русские, как говорится, никогда не сдаются. И в бравом кличе: «Ау! Ау! Ау!», невозможно не углядеть русское: «Ура! Ура! Ура!» Царь Леонид ведёт войну с персами, чтобы утвердить свою славу или вернуть её и добиться уважения к Спарте. Эпизод, в котором он прощается со своей семьёй, чтобы отправиться на войну, – типичная сцена ухода кормильца на фронт, в то время как жена остаётся в тылу, чтобы заботиться о детях. И в случае с женой Леонида, царицей Горго (Лена Хеди) – женщина ещё и расхлёбывает политические интриги внутри государства. Комиксовый эпос Снайдера удивительно современен, и парадокс в том, что «300 спартанцев» – фильм-вызов в защиту патриотизма, консерватизма и гуманизма, и совершенно точно не для прославления жестокости. Посыл ленты – Родина превыше материализма и любви – она не должна пасть.
Персонажи непомерно самовлюбленны, догматичны, тщеславны и эмоционально резки, если не сказать карикатурны, а действие стилизованно и театрально. Эдакая зверская тарантиновщина, битва за Сталинград в антураже эпохи Конана-варвара. «Не сдаваться! Не отступать!» – обращается царь к своим товарищам перед решающим боем – агитационный призыв, точно повторяющий знаменитый приказ «Ни шагу назад!». А в гуще смертельной бойни – проповедующий полководец, мерзкие оракулы, обезображенный горбун-коллаборационист, озверелый великан с топором, элитарные войска в зловещих театральных масках, адовый жирдяй с острыми, похожими на бритву, лезвиями вместо рук, и, наконец, гигантский военный носорог. Изображение богато всевозможными деталями: крупинки песка, сверкающие искры, брызги крови, капли пота, медленно стекающие по телам спартанцев, и острые стрелы, впивающиеся в щиты с изображением греческой буквы Λ – лямбды – обозначение Лаконии (она же Спарта) и символ света во мраке невежества. И дополняет гротеск человекоподобный козёл, играющий на музыкальном инструменте в какой-то оргии среди одурманенных, обнажённых персидских блудниц.
Непонятен разве что эпизод, в котором царица позволяет изнасиловать себя политиком, который предаёт Спарту за персидское золото. Акт измены даёт ей возможность выступить перед советом старейшин, дабы убедить их отправить армию на войну с Ксерксом. Поступок, мягко говоря, странный. Однако героиня Лены Хеди быстро понимает, что изнасилование – её личная и профессиональная ошибка. В остальном же фильм безупречен. События хлещут яростью, воинственностью и восторгом. А вместо нацистского приветствия «Зиг хайль!», спартанцы дружно выкрикивают: «Слава царю!», но называть произведение Зака Снайдера нацистским было бы глупо и безответственно, поэтому сей нюанс не нужно раздувать до безумия.
Кроме аттракциона, главная ценность фильма – политический призыв к самопожертвованию, когда дело доходит до борьбы с внешним террором. Богатые (персидский царь Ксеркс) и бедные (спартанский изгнанник Эфиальт) могут быть одинаково порочными и губительными. А в войнах за справедливость и самосохранение неизбежно марают руки, даже во имя благой цели. «300 спартанцев» – это настоящий манифест, явление и полотно схватки идеологических машин. Фильм иллюстрирует организованный, хотя и глубоко ошибочный порядок (спартанская евгеника и насилие) над анархией. Независимо от того, насколько свободным хочет быть человек, нужны герои, идеалы и мифы, чтобы защитить общество от тиранов и хаоса. Свободу и суверенитет необходимо охранять сильным, милитаристским режимом. Ксеркс же, как представитель нравственного декадентства, беспощадно и лавинообразно несёт духовную и идеологическую катастрофы. Мысль об этом ведёт спартанцев к восстанию патриотическому. Вывод: Спарта или великая, или никакая. Тут ещё, чтобы понять актуальность фильма, уместна смысловая цепочка о православии: Греция, Византия, Русь. Авторы вольно-невольно провозглашают, что государство, а также консерватизм являются высшей ценностью.
Пеплум, снятый на синих и зеленых фонах и похожий на «Город грехов» Роберта Родригеса, изобилует жестокостью, но при упоминании этой ленты собеседник улыбнётся, зная, что «300 спартанцев» – лишь кровавый гротеск. Мрачная история с атлетичными, будто скульптуры, вояками и пафосными заявлениями о свободе и несправедливости подана эстетически картинно и живо. Зак Снайдер создал ленту казалось бы поверхностную, но со своим визуальным языком и настроением. Кино о чести, неповиновении и лидерстве – мечта неокрепшего подростка, начитавшегося исторических романов.
Зрелище насыщенное. Ясное дело, блестящая размашистая постановка с приближениями камеры во время баталий, бесконечными ускорениями и замедлениями, чтобы показать сверхчеловеческие маневры, драматическими падениями на фоне яркого света, а также грандиозным музыкальным оформлением Тайлера Бэйтса, и великолепной работой оператора Ларри Фонга («Супер 8», «Конг: Остров черепа») и специалистов по визуальным эффектам. «300 спартанцев» – один здоровенный визуальный эффект и, скорее, головокружительный боевик, чем увесистая историческая драма. Содержание и персонажи идеализированы, героизированы, глянцеваты.
Примечательно, что агрессивно-хаотичный эпос с малоизвестными актёрами сделан по голливудским расчётам всего за 65 миллионов долларов, а обчистил зрителей на 456 миллионов. «300 спартанцев» не так уж целомудренны, но великолепны и тревожно красочны – это сочетание визуального стиля и поведения персонажей.
Игровое кино всегда иносказательно, поэтому оно придаёт истории или действительности больший смысл. Пугает другое – Зак Снайдер обезличивает насилие. Будь раны войны свежее (скажем, изображение жути Великой отечественной войны), картину ожидала бы лютая ненависть публики. История – дело сложное, глубокое и всегда политическое, а не тема личных воззрений и свобод. Однако в разговоре о кинематографе не избежать крохотного замечания: даже историческое кино – это плод воображения автора. Снайдер же использует историю для зрелищности. Помпезность и маскарад заглушают ужасы смерти. Перед нами царство тотальной искусственности. Смерть смертью, а Фермопильское сражение давно называют подвигом и легендой. Фильм же с точки зрения истории – жесточайшая абракадабра, при этом настолько своенравная и громогласная, что дух захватывает.
Прежде всего, картина Зака Снайдера отличается от «300 спартанцев» 1962 года тем, что является экранизацией комикса. О каком реализме может идти речь? «Сегодня мы ужинаем в аду!» – выкрикивает своим бойцам Леонид. Снайдер показывает не реальный, а сюрреалистический мир: пепельно-синие ночи, ядовито-жёлтые дни, густая тёмно-багряная кровь и неестественного, пластмассового вида скалы. Пейзажи в снайдеровской поделке (или подделке) искусственны, декоративны. «300 спартанцев» Фрэнка Миллера – азбука для режиссёра. Каждый кадр поэтичен: страстный секс в лунном свете; воины стоят у обрыва под порывистым ветром и холодным ливнем, укрывшись щитом. Славное зрелище! Фильм внятно и достойно повторяет иллюстрации фантазии Миллера. Авторы триумфально и порнографично изображают иной мир, внешне чуждый, но внутренне близкий к действительности. И от такого кровожадного произведения искусства не пропадает боевой запал ни у персонажей, ни у публики.
